homoscript | Entries tagged with book

Из России с любовью

- Ты посмотри! - Риночка не находила себе места.
Квартира была просторная и не найти себе места было где. Между тем особой причины для беспокойства не было. Фима так и сказал, переслав ей письмо от ее уфимской подруги Люси Овсянниковой.
- Вечно на меня все сыпется, - Риночка не могла успокоиться.
Люся нашла Фиму в Фейсбуке и попросила передать подруге Рине, адрес своей электронно-полевой почты. Фима ей не ответил, но адрес жене переслал.
- То эпидемия короны, то стрельба из Газы, вчера Танин звонок, плохой, очень плохой... И вот теперь это письмо от Люси. Никакого покоя.
В самом начале «алии и абсорбции» Рина и Люся обменялись парой бумажных писем: «как твоя торговля», «как вы устроились». С тем взаимный интерес быстро исчерпался. Фима, как мог, успокаивал жену:
- Прочти внимательно! Она всего лишь попросила передать тебе ее адрес, чтобы ты ей черкнула. Тогда она и напишет, что ей нужно. Она ведь не знает, как далеко ты ее отреагируешь. Считай передала тебе инициативу. Что ты так паникуешь?
- Ты не знаешь эту женщину! Она, если нужно, проволоку перекусит. Просто так она писать не стала бы, - продолжила Рина.
    - В конце концов ты можешь ничего не писать, - наконец-то Фима дал ей дельный совет, не отрываясь от монитора, - Постой, ты ей не осталась должна чего-нибудь или как-нибудь?
Рина аж вскинулась, но ответила не сразу. Ей припомнились последние месяцы в Уфе. Они с Люсей и познакомились летом 91-го на углу Цюрупы и Даргомыжского. Торговали обе всем, что можно было продать. Да нет, вроде бы не одалживались друг у друга, других одолжений она тоже не припоминала. Пару раз Люся с мужем Вадиком подвезли ее до переулка Дружбы народов, ну, нацменовского, и все. Да и знакомы были месяца два или три.
- Да ты с ума сошел? Какие долги? Какие могут быть долги через 30 лет?
- Через 30 лет самое то. С процентами, с чувством вины и раскаяния.
- Отвали, Ефим! Ты фильмов насмотрелся? Это замашки русского следователя? Или прямо бандита?
- Да ладно, я пошутил, - Фима отодвинул клавиатуру, взял в руки чашку подостывшего, наконец, кофе и зажмурился от его аромата.
- Запомни, я никому ничего не должна!
- Вот! Это ты и запомни! Так и относись ко всем! Делай то, что нужно тебе! А то ляжешь, как Яша. Хватит «творить добро», а потом психовать.
Рина однако продолжала размышлять:
- Лекарства, медицина? Отдых на море и пожить у нас? Или встретиться проездом, ... что еще может быть ей нужно? Даже не представляю!
Ефим проявлял безразличие по-своему.
- Я тут покопался в сети. Ты говоришь, мужа ее зовут Вадим Овсянников? Есть такой индивидуальный предприниматель в Уфе. Думаю это ее муж и есть.
- Думаешь, оттуда протекло? И чем он занимается?
- Чем-чем, предпринимает что-то раз предприниматель, - Фима продолжал искать, - А, вот нашел: оптовые поставки гороха. Ты слышишь?
    Рина все слышала. «О чем она может просить? - продолжала фантазировать она, - Медпомощь, что-то по бизнесу, торговля горохом, спрятать деньги или просто остановиться на отдых?» Кажется, это были все известные причины интереса россиян. Могли быть и более замысловатые предлоги, но о них и догадываться не стоит. Мелькнуло воспоминание о бабульке, которая построила жителей трех континентов своими просьбами, пересылками и передачками. И все это, чтобы сэкономить на стоимости лекарства из родной аптеки.
Фима невпопад продолжил:
- В конце концов обратись к классике: прикинься мертвой.
- Что?
- Не пиши! Ну, или поприбедняйся что ли. Типа: ой, у нас война, ой, у нас пандемия, ой, и шагу ступить не дают, ой, школы закрыли, ой, внуки сидят у нас каждый день, ой, все достало, ой, у нас кризис, ой у нас недовыборы... Тебе не стыдно? Кто у нас еврейская женщина? Это я должен учить тебя прибедняться и жаловаться?

К вечеру позвонила Таня и сообщила, что Яша в Ихилов, его прооперировали.
Таня обмолвилась было, что это у Яши с Ярославля, в молодости «жидоеды отметились», потом медицина добавила... Но остановилась, мол, не о том всё.
- Пока дышит. Можете его навестить, - и они распрощались с участием и нежностью.
Новость о Яше была проста и понятна. Рина пожалела Яшу и Таню, мельком отметила: «хорошо, что это не с нами» и мудро вздохнула, что у них с Фимой все впереди.
Риночку отпустило.

- Где я, и где горох? Что она себе думает?

Полуштоф

Сборник рассказов называется «Полуштоф» по фамилии одного из персонажей каждого рассказа - Ефима Полуштофа. Эти персонажи полные тезки, но, кроме этого, совершенно разные люди.
Рассказы не связаны между собой. Примечания следуют после каждого рассказа.

Йорцайт (Поминки)

Утюг

Профи

«Краденое солнце»

Младший брат Хемингуэя

Из России с любовью

Младший брат Хемингуэя

Йоник, старший внук Ефима Полуштофа, получил мороженое. Он равнодушно крутил вафельным стаканчиком перед носом младшего брата.

- Я тоже хочу могожено, - клянчил трехлетний Идошка.

- Сейчас Йон съест половину и ты получишь, - отвечала мама. Йон и глазом не повел, он не собирался ничего отдавать. Подумаешь, мама считает, что ему нельзя много сладкого.

- Нет, я хочу своё! – канючил тиранозавр.

После вчерашнего, когда шестилетний друг по детсаду пригласил братьев Полуштоф подписаться на свой канал в ютюбе, самоуважение молодого Идо было недосягаемо. Фима знал: завтра он об этом забудет. Но это будет завтра, а сегодня все умиляются и напоминают.

Фиме это надоело. Все равно, этот мелкий манипулятор выдавит из упертой мамочки своё. Зачем она мотает жилы всем? Ефим недоблюбливал невестку, но знал своё место. Место Ефима было в «маленьком» туалете. Был еще «большой» с ванной и раковиной.

Ефим опустил крышку «уникального таза», поставил под ноги ящик с инструментами. Потом он достал из шкафчика под потолком специальную подушечку, пристроил ее и уселся.

Теперь он любовно оглядывал полку с книгами, ласкал глазами и руками корешки и не торопясь раздумывал: - Что бы почитать?

Последнее время он читал «Яблочный кларет для церковного хора» писателя П.Е. Левина. Фима любил этого автора за отчество Ефимович. Ефимыч Левин писал кусочно, вкусно, его можно было читать с любого места и столько, сколько хотелось. Но больше трех страниц за раз о верховном жреце Капутине Ефим не читал, даже Ефимыча. Сегодня ему хотелось чего-то размашистого, полета над морем, этакого «байронизму», над которым постебался Бунин в рассказе «Жилет пана Михольского». А это значило - не Бунина и не Гоголя. Из любимого на полке оставались Рабле и Хемингуэй.

Задумавшись, он как-то перескочил на свою вчерашнюю рецензию. Издательство, с которым он сотрудничал, запросило нечто нейтральное, оставляющее ему выбор. Роман назывался... Ефим вспоминал с трудом... нечто инфернально-странное... «Запятая в аду» - вспомнил Ефим. И тут же вспомнил и воспроизвел по памяти самое удачное место в своей рецензии: «Писатель, хочет он того или нет, пишет о себе. Он прячется, чтобы его не вычислили. Вот Вы пишете: «Это еще что за быдло! А ну, пойди к моей кастелянше Палаше и отсоси у ее кота. А не сумеешь, на конюшне под плетьми на сопли изойдешь». В этой фразе выражены все Ваши затаенные страхи: опасение мужской несостятельности, боязнь унижения и боли. Все это Вы считате важным, вытеснили по Фрейду, наделили этим свойствами своего персонажа. Вдобавок наделили его властью наказывать за провинности. Скажите честно: Вас в детстве пороли? Над Вами девушки в юности издевались?»

Фима продолжил уже о своем, впрок, для рецензии, например, на перформанс:

- А ведь человека выдает все: и лицо, и мысли, и пиджак, и полка. О чем, например, говорит эта полка в моем храме?

Полка в храме, как шутил над собой Ефим, говорила ему о самой читающей в мире стране в эпоху массового строительства хрущеб. Это было время свободы, осознанной необходимости малогабаритной жилплощади. Там кабинет и совместился с туалетом.

- Нет, не обманывай меня жалкая забывчивость, - тут же поймал себя на лжи Ефим Полуштоф, - Вспомни моего одноклассника Гарри Постникова, из семьи потомственных снабженцев. Ты пару раз приходил к нему обедать после списанной им у тебя контрольной по математике.

Однажды Фима застал папу друга выходящим «оттуда» с газетой. Он тогда еще потряс Фиму непонятной эрудицией в одной фразе:

- Не все коту масленнница, Данила–мастер. Но дум спиро сперо. [Пока дышу, надеюсь]

И тут Ефим припомнил всё! Это же у Гарри Фима увидел и выпросил журнал «Америка». В нем была шикарная статья о кубинском доме Хемингуэя. Это был первый его, Фимы, настоящий глоток свободы: шикарные цветные фотографии на толстой бумаге. Настоящая Куба в картинках! А не бубнящий дрыщ-очкарик Шнурок с припевом в хоре: – Куба-куба-куба-куба.

Статья была скучная, Фима ее не помнил. Но зато его потряс туалет Хэма. Огромный, с высоким потолком, окном и, главное, с этажеркой книг в пределах вытянутой руки от «вазы».

- Я тоже такую хочу! – сказал тогда себе Фима. Родители его не одобрили. Но, как и его младший внук Идо, он начал добиваться своего.

- Это у Идошки от меня, - догадался Фима, - Да я же и есть младший брат. Младший брат Эрнеста Хемингуэя. Конечно, а то что это за Полуштоф? Назову себя Гантенбайн. А что? Гантенбайн Хемингуэй, - звучит красиво! Сокращенно это будет Ганти. «В семье его звали Ганти». «Ганти, гаденыш, куда ты подевал плоскогубцы?»

Фима вспомнил свитер толстой вязки, небрежное «старик», единственную турпоездку с костром на даче у Постникова, песни Гарри под гитару, выблеванную ими водку, подхваченных в электричке вшей. Всю ту романтику, которая наполняла его молодость. Ни жена, ни теща, у которой они жили поначалу не могли остановить его страсть. По этой причине их выперли в общежитие. Там Фиме пришлось сложнее. Туалет был общий на этаж в конце коридора, о чем Фима и его жена с тонким обонянием «жалели страшно». Потом из раза в раз Фима всегда добивался своего.

Ганти с гордостью осмотрелся. Эрнест бы посочувствовал, но увиденное было «сродни и впору сердцу» Гантенбайна. Для полного счастья ему не хватало чашки кофе с печеньем. Но Ганти всегда отделял чтение от еды.

Фима вспомнил, как звенело в багажнике пиво, когда они с невесткой возвращались из супера. Но встать с насиженного места, выйти на кухню и выпить пива было несбыточно. Свое «не могу» он бы подавил, как обычно, любимой поговоркой: «Плохому танцору и лыжи мешают». Однако на сей раз невозможность подтверждал неугомонный Идошка:

- И я хочу могожено!

Гантенбайн Хемингуэй улыбнулся, потянулся к любимому Рабле, и тут у него скрутило сердце. Он ухватился за полку с книгами, сорвал ее с грохотом и умер.

«Краденое солнце»

           Ефим получил в аптеке номер очереди и оценил ожидание в четверть часа, не меньше. От липких глаз и пристальной тишины он вышел на оживленную улицу. Жара спадала, он по-новому оглядел хорошо ему известное место. На этом углу улица сворачивала и ее прямое продолжение превращалось в пешеходный квартал. Променад раскатывался рулоном вниз до центрального бульвара. По всей его длине располагались лавки мелких торговцев, кустарей и старьевщиков. В прошлую пятницу они с внуком Шаем нашли на одном из прилавков окаменевший аммонит. Потом Шай гонял тут на своем самокате. Это был его любимый спуск.
           Вчера Ефим отвез семью сына в аэропорт. Релокация – это не отпуск. Обратно он их не ждет. Шай с Элькой, младшей сестрой, были веселы. Дедушка Ефим нет. Сын и невестка полны оптимизма. Папа Ефим нет. Он оптимист с опытом.
           Ефим спустился к прилавкам. Чего здесь только не попадалось для мальчишки. Но без Шайки все это потускнело. Все глаголы звучали в прошедшем времени. Любимое «При нас - в пространстве точка он едва ли, А нет его – и все пространство - он» - прозвучало, как сложенное им самим. Прошедшее время замирало безглагольной формой. Остальные времена втекают в океан прошлого.
           И место это опустело и вся страна стала такой же чужой, как в начале их приезда.

            В аптеке, куда он вернулся, оказалось свободное кресло. Молодая женщина рядом с ним недомогала. Она откидывалась на мягкую спинку и вытягивала ноги, а то садилась в кресло глубже и опиралась локтями на колени, поддерживая голову. Ефим старался не замечать ее. Помочь он не мог.
           Ему еще предстояло помягче сообщить жене, что его уволили. Будто ей было мало отъезда детей.
            «4. Наказание невиновных. 5. Награждение непричастных» - вспомнил он названия двух последних этапов разработки софтвера из программистского фольклора 70-ых.
            - Прав ты или не прав, не важно! - объяснил ему «прапор», отставной майор в начальниках, - Ты сеешь смуту своей болтовней «о бредовом дидлайне». Мне важны сроки и бюджет!
            Ефим услышал подтекст: - Ты что, страх потерял? Взялся тягаться с армейскими мастерами интриг и сплетен?

            В аптеку вошел, упругий молодой мужчина, взял номерок, но сразу прошел внутрь, в кабинет старшего провизора. После него заняли очередь еще несколько человек. Минуты через три упругий вышел и столкнулся на входе с другим, чем-то на него похожим. Этот второй огляделся: «против кого дружим?» и увидел «своего» прямо у входа. Они повасьваськались по-своему, по-прапорски, в кодах «ты как, бро?», и уходящий отдал второму свой, уже ненужный ему самому номер в очереди, «не пропадать же добру?». Второй взял бумажку и, ни на кого не глядя, стал ждать. Фима легко понимал его внутренний монолог: «Он не фраер, очередь не для него. Он не фраер, он поимеет тех пятерых, кто пришел в аптеку раньше. «Нефраеры» удачу не упускают».
            «Дать бы ему в пятак» - мелькнуло у Ефима забытое детское. Злая беспомощность и досада обострили горечь разлуки.
            Его соседка совсем сникла. Она поджала ноги под кресло и, опершись о подлокотники, наклонила голову на плечо в полудреме.
            Прозвучал его номер, это подошла его очередь. И вдруг он рефлекторно тронул соседку:
            - Знаете что, сейчас моя очередь, идите вместо меня, - он протянул ей свою бумажку с номером.
            Она насторожилась, потом поняла, обменяла номерок, подобралась и ушла к нужной стойке.
            Ефим разгладил ее бумажку:
            - Еще четверо. Пустяк.
            Минут через пять женщина освободилась. Она выглядела бодрее, выходя, нашла его взглядом, улыбнулась и благодарно махнула пальцами. Ефим кивнул и сразу отвернулся, давая понять, что «не стоит благодарности», ему от нее ничего не нужно.
            Он распрямился, его взгляд снова стал насмешлив и весел. Он «московский студент, а не Шариков».
            - Им там будет легче. Релокация – не эмиграция. Есть контракты, рабочие визы. Им надо расти, - приободрился он, - Да и я найду работу.
           Звякнуло сообщение в вотсапе. С фотографии ему улыбались из Бостона четыре родные мордахи: «Здравствуй, дедушка! Мы тут!»

Профи

            - На три часа в день? И это все?
            Фима Полуштоф, профессиональный пенсионер, был разочарован. Его другу по скамейке в парке Роман-Абрамычу, Роме оплачивали 5 часов работы сиделки по уходу за гериатрической немощью. Секрет своего успеха Рома затаил, намекал на связи в местном отделении национального страхования, то есть врал, как на исповеди. Понятное дело, Абрамыч молчал от стыда и страха перед разоблачением и наказанием.
            И все-таки 3 часа заботы в день? От родной страны? И это за двадцать лет непрерывной любви и патриотизма? За двадцать лет преданности в жаре и грохоте, за двадцать лет стойкости под кроватью под звук сирены, за двадцать лет доброжелательности к идиотам-соседям, которые ни бум-бум по-русски...? Какая неблагодарность!
            Фима ждал социального работника. Для начала неплохо получить хотя бы эти три часа. Три часа в день почти одинокому старику не так уж и мало. Надо учесть международную обстановку, паралич выборов, козни Ирана и европейский антисемитизм. Фима не станет сегодня ни качать права, ни бить на жалость, ни изображать оскорбленое величие лауреата квартальных премий. Сегодня он будет само достоинство, немного задетое, но не сломленное.
            В конце концов он это делает для жены Фиры, которая сама ухаживает за «овощами». Эти три часа она будет платно сидеть с мужем. И в семье установится умеренная гармония.

            На подготовку ко встрече социальной работницы ушло три дня. Фима не брился, не мылся и даже не чистил зубы. С утра он разбросал там и сям грязное белье, чем добился нужного запаха. И главное - он встал на костыли, взятые на прокат в «Руке Сары».

            В дверь позвонили рановато. Фима ждал инспектора в полдень, обычно это означает половину первого, а тут в одиннадцать.
            - Галит Найман, «Ла Иша»⁽¹⁾, - представилась она. Фима удивился, иша – это женщина, жена на иврите, но не обращение. Гверет Найман или Галит, но никак не иша. Думать об этом она ему не дала:
            - Я знаю па-руска, но плиохо. Ви может иврит?
            Фима мог так же, как она по-русски. В молодости Фима увлекал дев тремя аккордами на гитаре. В иврите он обходился тремя биньянами⁽²⁾. Он с радостью согласился и они перешли на иврит. Фима и без слов понял, что Галит не отнимет много времени, она задаст пару вопросов и потом позвонит о результате.
            - Вы позволите, я осмотрюсь, - произнесла она с восхищением, оглядываясь и принюхиваясь. Обстановка была очевидно нарочита и простовато символична, вполне заурядно для contemporary art. Пока ничего особенного  Она подошла к запискам примагниченным к холодильнику и попыталась прочесть рукописную кириллицу.

- А тут что?
- Потхи бакбук мелафофонов, - перевел, как умел, Фима фразу «Открой банку огурцов».

- Потрясающе! Это же цитата из «Пианиста» Полански! – домыслила Галит, - И вот так, прямо, авангардно, без банки, не педалируя на чувстве голода. А банка тоже есть?
Банка нашлась. Открытая неполная банка стояла в холодильнике. Фима предложил ей огурец. Галит изо всех сил не поморщилась и отказалась.

            - Теперь банка возвращается в холодильник, - прошептала она вслед фиминым рукам, - Холодильник - это новый идол, новый предмет культа. Поразительная цельность замысла и единство образа.
            И тут ей бросилась в глаза другая записка: «Руки прочь от холодильника». Она ткнула в слово «холодильника» и попросила перевести. Фима перевел и заметил ее радость. Он не понял, что слово холодильник для Галит подтвердило догадку, и пояснил:
            - Это ночная записка. Знаете, ночью так хорошо работается, что пробуждается аппетит.

            - Значит Вы всю свою жизнь фиксируете в этих записках? А откуда столько магнитиков?
            - Магнитики из игры внука. Он тут оставил их за ненадобностью. А жизнь, да, в борьбе с потерей памяти, - эпично подтвердил старик на костылях, - Жена не дает забыть свою любовь.
            Он вдруг увидел десятки записок Фиры и своих на холодильнике другими глазами.
            - Шиз, - подумал Фима, - Это клиника! Это точно тянет на три часа!

            - Вы позволите мне взять на память несколько записок?
            - Минуточку, - Фима поискал глазами. Потом снял одну и затем вторую записку, - Вот эти, - он протянул ей две выгоревшие скукоженные бумажки. «Фирка их вот-вот заменит».

            - Что это? – гверет приблизила их к глазам, но прочесть «Уходя, не забудь ключи» и «Вернулся домой, не клади ключи в карман» она не смогла и решила, что ей помогут. А можно еще одну?
            Фима  пробежал глазами по холодильнику, снял и отдал ей еще одну бумажку.
            - Какие у вас теплые руки, - гверет неожиданно охватила ладонью кисть Фиминой руки, но тут же одернула себя. Фима не успел удивиться и никак не отреагировал. Потом он решил, что это невежливо, и улыбнулся.
            - «Выключи газ! Потом снимай джезву!», - разрядил Фима неловкость по-русски.
            - Как музыкальна русская речь. Дже-зва, - повторила гверет с милым акцентом. Она не рискнула уронить себя вопросом, что такое джезва, выяснит потом.
            Пора было уходить. Машина недалеко, по полуденной жаре идти не надо.
            - Воды? Или лучше кофе? – предложил Фима от чистого сердца прямо с костылей. Он был вежлив и не догадывался, что предложил секс.
            - Спасибо, ну что вы, - она отказалась и быстро ушла.
По дороге к машине она попыталась осмыслить впечатление:
            - Чтобы творить в таких условиях, нужен мощный творческий импульс..., - проговаривала она текст для статьи, - Какой неожиданно глубокий постмодернистский перформанс. Жить в собственной инсталляции, постоянно участвовать в творческом процессе. А жена? О ней обязательно надо будет написать, - Галит даже захотела вернуться, но уже вдохнув чистый воздух улицы, решила перезвонить.

            Закрыв за ней дверь, Фима подошел к окну и проследил, что она уехала. Оставшись один, Фима выдохнул, отбросил костыли, собрал грязную одежду в короб для стирки и открыл окна, проветрить квартиру. На легком сквознячке он помыл посуду, полусварил кофе на потом и, продолжая напевать, отправился в ванную. Здесь он побрился, почистил зубы и, наконец, забрался под душ.
            Он выставил нужную температуру воды, встал спиной под шелковые струи, намылил голову и тут раздался настойчивый звонок в дверь.
            Пока Фима приводил себя в порядок, в дверь позвонили еще дважды, настойчиво и сердито. На пороге стояла суровая дама. Она вошла с явным удивлением и даже неудовольствием. Язык ее тела говорил Фиме: - Как посмел ты не ждать меня, не пускать так долго? Страх потерял?
            - Я тут немного ошиблась. Поднялась на два этажа выше. Так неудобно тут без лифта. Там живет какой-то художник с похожей фамилией: Полешох или Фоличок, - она быстро окинула взглядом квартиру, заметила костыли в салоне и нахмурилась.
            - Так это Полищук!? Я и не знал, что он художник, - Фима глянул на часы, было полпервого. - А русский у нее не родной, - отметил он, - но очень приличный, - и Фима плотнее запахнул халат. Нужно было соответствовать, его гостья была одета строго, но справедливо.
            - Воздух хороший, здоровый, - отметила она, - Сам ходит, принимает душ. Чего ему надо? – и Фима все понял по ее взгляду.
            Зазвонил телефон. «А вдруг это срочно», - подумал Фима и ответил.
            - Проверялка у тебя? Как дела? - спросил Роман-Абрамыч, он помнил, когда у друга визит.
            - Да, плохо, не получится ничего. Тут еще накладка вышла..., - начал Фима.
            - Тогда слушай верный совет: ссы немедленно, прямо сейчас, где стоишь.
            - В каком смысле?
            - В прямом. Изображай недержание. Тебя спасет только энурез. Давай! Из любви к Фире!
            Разговор закончился, но Ефим продолжал прижимать телефон к уху. Он оказался перед выбором. Выбор этот определял их с Фирой судьбу на годы вперед, как выборы в его любимой стране⁽³⁾. Выборы и Фима оказались в тупике. Надо было что-то делать с «задетым достоинством».
            Инспектор соцстраха, старший сержант резерва Тамар Меир иронически поглядывала на обстановку. Фима был перед ней, как на ладони. Он даже не поинтересовался, как её зовут.
            - А то мало я видела этих пишеров-симулянтов, - думала она, собираясь закончить визит.
            - Меня зовут Ефим, Ефим Полуштоф..., - неожиданно обратился к ней «этот поц».
            - Да, я знаю.
            - А как Вас зовут? – Фима услышал себя со стороны и ужаснулся кондовости своей речи. Прежде он посчитал бы такое обращение к женщине жлобством.
            - Тамар Меир, - она неожиданно почувствовала, что тронута.
            - Тамар, Вы ведь не торопитесь? У меня как раз готов кофе. Это займет у Вас еще две-три минуты. Скрасьте мою печаль. Сиделку, как я понял, мне не дадут. Но не три часа, а хотя бы три минуты Вы можете мне подарить?
            Тамар только что сбегала на четвертый этаж, потом несколько минут простояла под дверью, а теперь ее ждала разогретая на полуденном солнце мазда, до которой не меньше минуты ходьбы по жаре. Присесть на пару минут, выпить воды и вытянуть ноги, показалось ей неглупым.
            Она села в кресло в гостиной у окна во всю стену. Крона высокого иудина дерева зеленела, казалось, прямо у ее ног. Стакан воды и неожиданно превосходный классический кофе без неуклюжих добавок завели разговор. Никаких попыток взятки или явных ухаживаний Фима не предпринимал. Разговор был ни о чем и обо всем. Этот Полуштоф оказался приятнее многих ее армейских мужланов-знакомых.
            Кофе и разговор закончились, она встала и слегка потянулась. Ефим понес посуду на кухню.
            - Ну вот, не мог дождаться, когда я уйду, - ворчливо отметила Тамар про себя.
            И тут у Фимы из рук упала верхняя в стопке чашка, он наклонился к ней и один за другим выронил из рук остальные приборы. Хуже того, он с криком упал и схватился за ногу. Упал он прямо в лужу джавы и воды на осколки разбитой посуды.
            - Дайте мне костыли, - попросил он подбежавшую Тамар, - Это всё нога, из-за неё.
            Порезов почти не было, разбитую посуду Тамар замела. А главное, она поняла, что Фима не симулянт. Теперь судьба трех часов решалась положительно. Понадобится дополнительная справка от ортопеда. На повторную окончательную проверку она придет с напарницей, как положено.
            - Скорее всего всё будет хорошо, - обнадежила она Фиму.

            Фима лежал на диване, нога успокаивалась, и думал он о другом:
            - Фира, Фирочка, простишь ли ты меня? Я уже «вожделел ее, прелюбодействовал с ней в сердце своем», - он знал, что жене не нужны подробности, особенно те, которых не было.
________________________________
⁽¹⁾  «Ла иша» – транскрипция названия израильского женского журнала.
⁽²⁾  Биньян – группа и вид глаголов в грамматике иврита, всего их 9.
⁽³⁾  Имеются в виду троекратные выборы 2019-20 года в Израиле.

Утюг

- Тебя ждут.
Эта фраза напрягла Ефима Полуштофа. Она выгоняла его в Тель-Авив, в отель «Ренесанс», где его ждал утюг. Фразу эту влила ему ядом в ухо его младшенькая доченька Яночка, все еще незамужняя и потому проявлявшая заботу о родителях и любимом коте. Утюг «непременно нужен в доме», уверяла Яночка, особенно после того, как сама же его и сожгла. Она быстро нашла утюг в сети у какого-то Криспи, который продавал его «по случаю отъезда, со страшной скидкой».

- И что, никто не позарился? У этого Криспи френдов что ли нет? – спросил ее Ефим по телефону.

- Тебе и не снились мегатонны его френдов, но это все подростки, чуть старше нашего Рона. Давай поезжай, увидишь, о чем речь, и договоришься о цене на месте.

            Ефим собрался. Теперь это считалось быстро. Перед уходом он решил еще раз «подтолкнуть внука к математике». Он, шаркая, засеменил в гостиную. Тишина была не нужна. Внук, как Цезарь, совмещал бестолковое с бездарным, то есть сидел с лаптопом в наушниках.
Скейты, конечно, гонки на скейтах. Ефим успел их увидеть на экране лаптопа за мгновение до того, как Ронька одним тычком переключился на другое окно. Ну хоть не паркур. Паркура Ефим боялся даже виртуального, этих шкетов так легко сманить в реал.
            - От правды не уйдешь, - сказал внуку Ефим, как можно строже и весомее, - Математику учить придется.
            - Это ТётьЯна звонила? – внук с неожиданным пониманием посмотрел на деда, - за утюгом поедешь? Решил на мне отыграться со своей математикой? Да не хочу я. Я вам уроки делаю? У меня вам по ней 95? Что вы еще от меня хотите? Ну, не интересно мне.
            «Вы» - это взрослые, к числу которых Ефим Полуштоф принадлежал давно и необратимо. Интереса для внука в его 11 лет Фима наскрести не мог. Мысль о том, чтобы пойти с ним в скейтпарк и задавать ему вопросы, пока он катится на доске, исчерпала себя года два назад. Ронька, вспоминая сколько будет семью восемь, состебался с доски, исцарапался, разрыдался, больше от злости, и потерял интерес к живому катанию.
            - Давай договоримся. Если я тебя удивлю, мы сядем за математику. И ты бросишь свою дибильню, найдем кое-что потолковее, - опрометчиво предложил Фима, без мысли за душой или фантазии в голове.

- Заметано, - ответил Рон, уже снова глядя в экран мимо деда, - Да-да, удиви.

Озабоченный новыми целями и горизонтами Ефим отправился в Тель-Авив. В дороге он отвлекся и начал думать о приятном, о погоде, об утюге, таком ненужном и таком обязательном.

Фима не без труда нашел платную парковку минутах в пяти ходьбы от гостиницы.
- Пожалуйста, - девушка-портье позвонила постояльцу и назвала номер, мельком удивленно глянув на Фиму. «Этому-то что надо от Криспи». «Что это она, - подумал Фима, - мы вроде незнакомы».

Дверь в номер была открыта. Фима застал в номере предотьездный беспорядок. А может быть, порядка здесь никогда и не было.

            - Не обращай внимания, - встретил его бородатый мужик. - Я тут месяц жил, - теперь уезжаю.
            Криспи был молод, невысок, подкачан и замысловат. Половина его головы от лба к затылку была выбрита, а вторая половина обильно обросла дредами. Космато-лысый поблескивал заклепками на кожаной безрукавке и на теле. На груди у него была тату среднего пальца. Ноготь этого пальца торчал из расстегнутой безрукавки. Он попробовал объяснить ситуацию. Выходило у него так:
            - Вердана потребовала утюг, два-три раза погладила своё барахлишко. Теперь ей не надо. Не тащить же его в Лагос?
            - А кто такая Вердана?
            - Подруга моя.
            - Она не шрифтами занимается?
            - Шрифтами? – Криспи впервые глянул на Ефима повнимательнее, - Да ты прикольный. С чего вдруг? Не знаю о чем ты, но за этим я ее не заставал. Уж лучше бы шрифтами.
            - Извините, мне показалось. Нелепо конечно, но ничего личного, - уклонился Ефим от признания неудачи своей шутки с вордовском фонтом Verdana, - А где же утюг?
            Утюг оказался мелким трактором, или, как говорил его внук, мегадивайзом. На нем был тостер, контейнер для жарки корнфлекса, радио, небольшие динамики, открывашка для пива, пара отверток и USB-port. И это кроме разогрева до выбранной температуры, регулируемой подачи пара и еще чего-то неведомого для качественной глажки.

- USB для флешки с музыкой и для смарта, - объяснил Криспи, - ни разу не пользованый для подзарядки. Он новый, - это было уже об утюге, - две-три глажки – не критично. Писается она не часто, я больше не даю ей так упиваться. А то кругом твердят: пить, да пить. Так что и стирки и глажки было немного. И потом море прямо у ног, она купается без одежды. Все работает. Обычно мы стираемся в прачечной, там полный сервис. Это же приличный отель. Даже не ожидал такого здесь. Всего, что тут есть я даже не знаю. Это Верданин дивайз, сама пусть с ним и носится.
- А кофеварки тут нет? – опять пошутил Фима.

- Да кто его знает, может и есть, - без тени улыбки ответил Криспи.

Ефим не был уверен, о чем и в каком времени говорит Криспи, об утюге сегодня, Вердане вчера или отеле всегда, но ему это не мешало. Он отметил самое важное - повтор о двух-трех стирках. «Цену набивает» - безошибочно определил он.

- А ты, значит, домой? – поддержал разговор Фима.
- Да ты и впрямь прикольный! Какой дом у гражданина мира? Еще о налогах спроси.

Фима припомнил безродного космополита из разговоров родителей и посмотрел на Криспи по-другому, с глубокой завистью. Самому-то ему не довелось.

- А это что за наклейка? Она отдирается? – спросил Фима о металлической наклейке с буквами rap4 под слоем эпоксидки в красивой выпуклой рамке. Надо же было к чему нибудь придраться, начинался торг. Фима прикинул, что даже полцены потянут на 500...700 шекелей. Такой утюг был ему не нужен, и он начал искать повод свалить.

- Эту наклейку не надо отрывать. Это флаг моей Родины! - не без пафоса откликнулся Криспи, - Она приклеена моим фирменным клеем намертво. А почему пришел ты? Я ждал ту девчушку, которая со мной списалась. Ей лет 18, она в курсах. Мы и пыхнуть вместе хотели или даже закапать-закинуться. Нет, ты не думай, я не валёк какой. А ты меня обломал, тебе хоть сколько, падре? Ты на концерте-то был?

- Я папа ее, - бросил Ефим и отметил, что Яночка скинула 10 лет. Ну, так мне сам бог велел скинуть лет 15, нет – все 20, гулять, так гулять, - Мне сорок три, - сказал Фима, не почесавшись и не сморгнув, - На концерт в Яркон я не попал, колено разболелось. Но дети говорят, было классно.

Увидев сомнение во взгляде Криспи, Фима продолжил:

- Что, выгляжу старше? Это после неудачного приземления с парашютом. Сильно поломался тогда.

- Чего? – смекнул Криспи и вспомнил, что он в Израиле, - Постой, так ты из спецназа?

- Нет, какой там спецназ, обычный десант. Была пара операций в Ираке..., - Фиму несло, – Но все это давно, не хочу вспоминать.

- Чувак, ты меня потряс. Ты великий человек. Сделай меня счастливым, забирай этот утюг даром, только разреши рассказать эту историю фанам.

Фима не знал, что «рассказать фанам» - это значит в фейсбуке и со сцены, и легко согласился. Нет, утюг в подарок он не взял. Заплатил, как Авраам за пещеру Махпела. 200 шекелей. Цену он назвал символической, каковой эта сумма и была.

Можно было уходить. Криспи повернулся к окну во всю стену, боком к Фиме и затих. В профиль он казался лысым. Фима подошел к нему и встал рядом, глядя туда же, куда и Криспи. Так вдвоем медленно стояли они и разглядывали на сколько хватало глаз неспокойное полотнище моря, исчезающее в мареве неба. С 15-го этажа из глубины номера они не видели пляж и берег. Обоим это было неинтересно. Фима забыл, где он, что он? Растворился в высоком пространстве.

- Так хорошо, правда! Ничего не нужно, и колеса не нужны, - сказал Криспи.

- Взошли, наконец, как в Анабасисе, - поддержал его Ефим.

- У Ксенофонта? Ну да, конечно, - подхватил Криспи, не повернув головы.

- Только непонятно, зачем они кричали? – Ефим тоже не отводил глаз от горизонта.
- Греки-то? Да ну их, - ответил Криспи из своего транса.

С легкой душой от выполненного долга и малознакомым удовольствием от удачной покупки Фима ехал домой. Агрегат он пристегнул ремнями на заднем сиденье, Анна Нетребко наполняла слух каватиной Нормы, жизнь вновь обретала цвет и запах. Солнце начало заметно снижаться.

Дома его никто не ждал, но внук выбежал на шум в дверях.

- Ух ты, сколько у него абилок, - увлекся кнопками Рон, - А это что? «rap4»? – Ронька округлил глаза в восторге. - Так это Криспи?!! Откуда ты знаешь Криспи?! Это с ним ты встречался?! Это его утюг!!!

- Это ты откуда его знаешь? – ответил Ефим вопросом на вопрос.
- Дедушка, Криспи знают все мои кореша, вся братва. Он же супер, он же топ, круче его нет.

- «Да что это за девушка, да где она живет»? Чем он так знаменит?
- Он диджей! – и, увидев непонимание деда, Роник уточнил: - дискжокей без дисков.

Через минуту на связи с Роном была вся его братва. Четверо друзей говорили одновременно по скайпу, перебивая друг друга.

- Он сказал, что Криспи едет с Верданой в Лагос.

- Ефим не так понял. В Лагос едет его лп Вердана. Чё ему Нигерия, он же не дешевка? А он едет в Брно, в Чехию. Там будет клевая тусовка, - подхватил Томер.
- В каком смысле? – Фима взял паузу. Его удивило, что дети знают о нигерийском Лагосе и о чешском Брно. Сам он в их возрасте не слышал о Чехословакии и, тем более, о Нигерии. Будапешт случился в 1956, когда он был малышом, а Прага уже в комсомоле, да и не много новостей о них доходило.

- Спроси его, он знает: Криспи будет лысым или в дредах? В последний раз он стоял правым боком к залу и был лысым, – запросил Вован.
Ронька присел к дедушке на диван. Минуты две шел задушевный разговор, внук вытащим из деда все подробности встречи: номер, что в номере, этаж, цвет стен. Он даже сбегал поставил чайник. Выяснилось, что дедушка ничего важного не знал.

- Вид на море из окна красивый. А Криспи лысый и в бороде, нормальный парень.

- Нет, он не знает, наверное теперь Криспи развернется левым, дредами. Забьем?

- А что, забьем! Твой переходник на mini USB против моего браслета, ну того, резинового с подсветкой, он тебе нравился. Идет? Чур, я за дреды.

            - Ладно, идет. Хотя я в лысого не верю. Шансы фифти-фифти. Там, где Криспи, ничего не угадаешь, оно-то и прикольно. Потому он и первый в мире.
            - Да ладно, не загибай, - возразил Томер, - есть еще пара неплохих.
            - Знаю я твоих черных. Оба отстой. Ну, ладно исландский заплетенный еще ничего, а второй из Канады - стендапер, а не жокей. Всё, разбежались, у меня дела. Пока, братва.

  - Ну ты меня удивил, дедушка. Сорян, уважуха тебе, я не ожидал, - Роник был вежливый мальчик.

Ефим налил себе чаю без сахара, конечно, сел в кресло и глубоко задумался. Они знают о Лагосе, о Брно, значит есть какая-то польза от этой фигни.

Он изрядно устал, поездка была недолгой, но утомила встречей с незнакомцем и нагруженными дорогами.

- География. Вот кто увлек их географией – Криспи! Может мне заняться стендапом с фокусами? Расскажу публике, что такое принцип Дирихле...

- Видите, шляпа пустая? А теперь смотрите: бумс, чудо - в ней кролик! Но для второго кролика нужна вторая шляпа. В одной двум кроликам не место. Где же она?

- Ага, давай, - поддакнул внутренний голос, - насмеши. Всех насмеши.

Роник уже отключился от братвы. Он был честный мальчик. И скрыть удивление не мог, да и не хотел. Раз обещал, сел за математику.

- Что там на сей раз заначил дедуля? Задачки по геометрии. Интересненько.

Где-то в Брно местные пацаны скупали и перепродавали билеты на Криспи. Не все они знали, что их город стал знаменит. Между тем в сети стоял хайп. В фейсбуке Криспи сообщил, что он по дороге в Брно. А здесь, в Израиле, он познакомился с израненным в боях крутым спецназовцем, у которого на счету полторы дюжины бойцов Халифата и взорванный второй, тайный атомный реактор. «Подробности на концерте». Фотки нет по понятным причинам.

Фаны сходили с ума в комментариях, началась торговля автографами ветерана. Их сразу появилось несколько в разных странах. Все подлинные.

В Шабак поступило донесение от агента Ренесанс о сумасшедшем резервисте, который растрепался об атаке на еще один иракский реактор. Предстояло тщательно проверить утечку.

От окна гостиной, занимавшего всю стену, на пол легли длинные, теплые полосы слабеющего света. В углу утюг тихо ждал свою новую хозяйку.

Йорцайт (Поминки)

             Шлепанцы из-за перемычки с носками не наденешь. Если бы не это, осенью Ефим был бы счастлив.
- А я счастлив, - сказал его сын Рами, ковыряясь в носу. Нос у него был большой и всегда чесался то снаружи, то внутри.
             - На что тебе жаловаться? Ты не голодал, не воевал, не был ни инвалидом, ни бомжем, - отозвался Ефим, - А дед твой хлебал этого всего большими порциями.
            Ефим пригладил остатки волос от лба к затылку и пошел на кухню за водой и водкой. Он был, как папа, - никого ни о чем не просил. На кухне он уединился. Там и накатило внезапно с запахами, жестами, голосами, во всей полноте присутствия.

            - Де-мо-би-ли-за-ция, - не торопять, но без запинки произнес трехлетний Фимочка, - И кто ты теперь по званию? – спросил он папу.
            - Никто, теперь у меня нет звания. Я теперь не военный.
            - Как это никто? Не военный? А теперь ты какой?
            - Теперь я гражданский.
            Фима повторил: гра-жданс-кий, потом еще несколько раз про себя. Звучало куражливо, хотя этого слова Фима не знал. Почему папа не хочет с ним говорить про граж-данское? Это же новое, он посвежел, пахнет мылом и коричневым пиджаком.
            - Да ладно, переживем, - подошла мама и тронула мужа, - Что-то найдешь, ты и сам знаешь. Сорок семь - не старость, у тебя пединститут, стаж, и я работаю. Не пропадем. Жизнь оживилась после съезда, даже Жукова, наконец, сняли⁽¹⁾.
            - Маленький он, его еще поднимать, - папа посмотрел на Фимку, как на предмет или щенка. Это было видно по его взгляду, и Фиме стало не по себе:
            - Кто маленький и как это: поднимать? Разве я тяжелый? О ком они говорят? – подумал он. Худенький поскребыш устал от своей беготни и прикорнул в углу дивана, который родители раскладывали на ночь.
  - Видишь, опять уснул. Слабенький, - помолчав, закончил муж. Он подумал, что придется выживать. Хотя бы ради сына, который родился у них так поздно. Он смотрел на малыша, и волна умиротворения растеклась из горла вниз, согрела его и растворила его беды. Волну эту он бы угадал, если бы знал стихи. Но знать их политработнику было не положено:

Я стал доступен утешенью;
За что на Бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать!

            - Жаль, паровозы сняли с производства, - подумал он, - В депо мог бы вернуться.
            И усмехнулся:
            - На протезе в депо? На полукостыле с антивибратором и гаечным ключом? Паровозы давно пора было снять с производства. Надо идти вперед.

            Ефим пришел в себя, но след воспоминаний протянулся к другому малышу.
  - Йоська здоров? Почему вы его не взяли? – спросил он у сына из кухни.
            - Да что с ним сделается? Здоровый, только слишком сообразительный. Cпрятал мышку, представляешь? Я ее все утро искал. Хорошо, что на пробежку пошел. Он ей норку устроил в моем кроссовке.
  - И всё! Ему четыре года, он запомнил твоё внимание и завтра повторит. И поэтому ты решил меня наказать? – Ефим поставил на стол любимые свои, еще родительские рюмки. Потом сходил на кухню и принес маслины в фаянсовой плошке. Маслины были зеленые в масле, самого подходящего цвета - хаки.
             - У твоего дедушки, сегодня йорцайт, годовщина, - сказал он Рами, - Ты его еще помнишь? Выпьешь со мной «Абсолюта»?
- Я маленький был, помню, но мало что. И я, извини, не хотел бы, мне еще домой рулить.
             - Да вы достали, блин! – вдруг вспылил маленький Бенька, сын Рами. Он отшвырнул свой лаптоп и выскочил из-за стола и уселся с ногами на журнальный столик.
- Что такое, Беньчик? – откликнулся Ефим.
             - Оставь его. Что-то не получается. Обычное дело – спокойно произнес Рами, -Программер, он и в восемь лет программер. Пусть привыкает.
- Что там у тебя, сына? – обратился Рами уже к сыну Бене.
             - Да, гоэль нефеш⁽²⁾, эта виртуальная машина на Маке⁽³⁾. Заладила: «установите системное ядро». Что ей еще надо? Уже все, я все перепробовал...
- Ладно, успокойся. Давай сюда, я посмотрю, - сказал Рами. Бени принес ему лаптоп и уселся рядом.
             - Пап, ты видишь? Прямо, как у нас, - говорил с отцом Ефим про себя. Папа Айзик был неподалеку, прямо сейчас – за столом около Беньки, - «Мы с отцом» – это значит, отец делает, а я прыгаю от возбуждения рядом.
- Рам, что у тебя со статьей? – переключился Ефим на сына. Рами потянулся:
             - Не высыпаюсь... Статья готова, проверю еще раз и отправлю завтра. Думал вечером, но, видишь, опять Бенька грызёт. Утром отправлю. На конференциях только и высыпаюсь.
- Рами, я рассказывал тебе, как мы с дедушкой Айзиком делали педальную машину из трехколесного велосипеда? Забыл, мы ее закончили или нет.
             - Нет, вы ее не закончили, - ответил Рами, не отвлекаясь от экрана лаптопа.
- А ты-то откуда знаешь? – вскинулся Ефим.
             - Дедушка Айзик потом мне предлагал закончить эту фанерную халабуду. Эта фигня валялась у них на балконе.
- А я почему не знаю? И что, сделали?
             - На кой? Я гонял на «Орлёнке».
Рами повернулся к сыну:
             - Беня, у тебя уже работала виртуальная машина на лаптопе?
- Нет, - буркнул Бенька.
             - Тогда мы снесем все, что ты тут наустанавливал, и сделаем заново по порядку. Посмотришь, что ты делал не так. Но не в гостях. Дома выберем время и посидим.
- Ладно, - отозвался Бенька, - Тебе бы только отложить, - он злился на папу. Сидит тут болтает, а сыну надо сейчас. У него большие планы на виртуальную машину. Столько времени пропадает.
             - Ты пока можешь удалить свои опыты. Аккуратно только, без фанатизма. Есть сомнения - не удаляй, я проверю, - и Рами вернул сыну лаптоп.
- Чем ты не доволен? - вступил дедушка Ефим. Подумаешь: подождать. Ты посмотри на своего папу. У кого еще есть такой папа? А что делать детям Африки? У них на всех нет ни одной виртуальной машины и даже папы, который мог бы построить ее, и даже балкона, где она могла бы стоять долгие годы.

             Они все заулыбались. Ефим был отставным программистом и все понимал, но виртуальных машин тогда не строили.
            Бенька оттаял, прислушался к деду и представил себя в Африке. Он придумал виртуальную Африку, которая была похожа на тот воображаемый балкон, где стояла недостроенная педальная виртуальная машина. Вокруг дома внизу ходили крокодилы, львы и жирафы. И еще Гиппопотам. И еще все люди были черные. Они лезли на балкон и хотели утащить папу и их педальную машину. И тогда он садился папе на плечи и они включали виртуальный педальный велосипед и улетали в небо.

Ефим выпил и снова услышал голос Айзика, своего папы. Папа Айзик снова рассказывал о первом своем воспоминании:
             - Мне было лет пять... Да, не больше, - говорил папа Айзик, - Твой дед взял меня на ярмарку, далеко от местечка. Он держал меня за руку, и мне все было ново. И вдруг я потерял его руку. Вокруг меня сразу стало толпиться много народу. Стояли и ходили в разные стороны мужики в сапогах. Они стучали по голенищам кнутами и звенели цепями, сбруей, уздечками. Несли на плечах мешки, короба, хомуты. Прошла совсем рядом огромная жилистая лошадь. Воздух звенел громкой речью, ржанием и фырканьем. Едко пахло сапожным дегтем, конским и мужицким потом и всякой москателью. Я думал, что пропал, от страха я даже не плакал. Как вдруг папа нашел меня, поднял и посадил себе на руку со словами: - Ну что же ты? Не отпускай меня, а то потеряешься. - И тут я заревел.
Ефим вспомнил, что сейчас Суккот, праздник Кущей, скорбь отменяется. Легкий человек был его папа Айзик. Жил тяжело, а умер в праздник, чтобы о нем не скорбели.

- Что за чушь, - встряхнулся Бенька, - Виртуальный комп не летает. Зато на нем можно въехать на сайт школы и поменять все пароли, даже у админа. Нужно только чтобы папа не дал мне напортачить, когда я буду строить машину. А дальше я знаю, что делать.

             Ефим продолжал говорить с отцом:
- Утром, папа, возвращался я из своей макабской поликлиники. Звонит жена Рина. Это же ты сказал, что у нас с ней любовь с первого и до последнего взгляда. Велела купить помидоры. Зашел к Цвике, выбрал помидоры из дорогих, повесил пакет на руку. Огляделся и набрал еще огурцов и баклажанов. Стал платить, а помидоров нет. Кто взял мой пакет? Никто не отозвался. Выбрал новых и тут увидел, что первый пакет висит у меня на руке. С тобой такое бывало?

            Кто, кроме тебя, папа, будет нас с Риной помнить? «Виртуалам» этого не надо. И это хорошо! Будем вместе им радоваться! Беньчик – это целый мальчишка настоящего счастья!

___________________________________________________
⁽¹⁾ В 1957 г. Маршал Г.К. Жуков был исключён из состава ЦК КПСС и снят со всех постов в армии. Увольнение политработников из армии продолжалось в меньших масштабах. Отец Ефима в 28 лет был призван в РККА, как политработник, в 1938 году. Воевал, стал инвалидом по ранению. Был демобилизован за 2 месяца до полных 20 лет службы, т.е. без права на армейскую пенсию.
⁽²⁾ Гоэль нефеш, иврит גועל הנפש - гадость, мерзость, гнусность, тошнота.
⁽³⁾Мак, англ. Mac – линейка компьютеров компании Apple.

Profile

homoscript

Navigation

April 2025

S	M	T	W	T	F	S
		1	2	3	4	5
6	7	8	9	10	11	12
13	14	15	16	17	18	19
20	21	22	23	24	25	26
27	28	29	30

Syndicate

Style Credit

Base style: Librarian's Dream by branchandroot
Theme: A Night In by timeasmymeasure

Expand Cut Tags

No cut tags

Page generated Jun. 10th, 2025 09:37 pm

Золотой обрез

Entries tagged with book_полуштоф

Полуштоф. Из России с любовью

Полуштоф

Полуштоф. Младший брат

Полуштоф.«Краденое солнце»

Полуштоф. Профи

Полуштоф. Утюг

Полуштоф. Йорцайт