Золотой обрез

   было так.

  Молочный рассветный туман к восьми утра стал золотистым . Потом и вовсе истончился , истаял , как мартовский снег на припеке. И тут же все ожило. Облака поплыли, ветер качнул деревья , ближний детский сад зашумел "доблыми утйами". Снаружи , на стекле , объявилась муха. Сидела , не шевелясь. То ли лапы озябли , то ли вообще не поняла , как оказалась в этом месте в это время. Потом расправила крылья , потянула лапки (чесслово , потянула) и была такова. Потом серое все же взяло свое : приглушило голубое , зелёное , жёлтое. Не забывайте де -- осень. Хоть за бортом и +16÷18.

Женщина , вы в уме? Сделайте музыку потише! И собеседнику -- накупят телефонов, а научиться пользоваться забывают. Это ж не радио!

Мущщина , ваш номер очереди какой? Что это вы торопитесь?

Я нас под одной фамилией записала. Семья , типа. И номер один.

Ой , я в молодости красивая была. И зубы золотые. Только их не видно было. Рот маленький. Я и сейчас ничего. Никто мои семьдесят четыре не даёт.( и пышка в куртке и завивке , болтая ногами в ботах , горделиво посмотрела на собеседницу)

Эээ , че так долго?

Ждите , все ждут!

Тётка, выключи телефон!

И по кругу , по кругу. Поликлиника , очередь , аптека. Вощим , жисть идёт. И мы её живём, как умеем.

( итакдалие  )

    За бортом +4 , туман. Обещают , ну , что-то обещают.
    Снился двухсерийный кошмар. Настоящий. Когда просыпаешься от переживаемого там , на той стороне , ужаса. Тамошнее настоящее переносится в здешнюю реальность. И переживаете какое-то время , вспоминается утром или днем с недоумением и оторопью -- ну надо же. А думаю я о том , как со временем меняется восприятие , отношение к чему-то . И фиксации этого интимного момента , когда вдруг открылось . Событие , с какой буквы не напиши. Новая метка , как отметка роста на дверном косяке (в коммунальном рае мои были лет до десяти , наверно) Серое небо , холодный ветер , птицы из ниоткуда в никуда и внезапно -- голубая полынья в небе.
   А , да. фиалка надумала цвести. растение-стиляга обосновалось в спальне : микроклимат и все такое.
свежепересаженный папоротник и парень из молочайных похожи на Санчо и Кихота -- все время в пути , на подоконнике.

    Она знала , что отец изменяет матери. Видела. его машину , припаркованную у кафе . В окне , как в немом кино , беззвучно смеялся отец . Рядом сидела женщина. Как-то мать сказала , что он уехал. А потом драила ванну , до одурения стирала и гладила белье. Теперь знала и она.
   В десятом классе ей нравился мальчик из другой школы. Предмет всеобщего обожания -- высокий , чуть сутулый , с пухлыми губами и чёлкой волной. Херувим . Почти. Она добилась своего , даже побывала в гостях. На деле сбывшая мечта по имени Роман оказалась пресной и скучной , что ли. Да ещё заботливая мама. Маета , в общем. На первом курсе института случилось настоящее , хоть и опасное , приключение. Голубоглазый брюнет , бездельник и шалопай , являлся без предупреждения, забирал её с лекций , дарил невообразимой красоты и цены золотые побрякушки. Потом забирал их , обещая вернуть . Приносил другие , чуть скромнее. Потом она поняла , что дурь из шалости на вечеринках стала для него смыслом жизни. Ревность , безразличие , скандалы , клятвы. Она устала и боялась. Вздохнула свободно , когда его родители , опасаясь , что чадо сдохнет от передоза , отправили его к родне в Грецию. Настоящая страсть случилась на третьем курсе. Она приезжала к нему в общагу , оставаясь там до утра. Жидкий рассвет , такой же жидкий кофе , лекции и взгляд матери , охватывающий ее с ног до головы -- вся в отца!
    Потом она вышла замуж. Не то чтобы планировала , или тикали часики. Так случилось. Скромная свадьба : она в белом , он с темно-сером , подарки , пожелания , танцы , "горько". Свекровь , пождав губы , отдала им свою квартиру. Он крутился , как мог. Она "обеспечивала уют" . Ревновала не всерьёз, так -- для разнообразия. Первый ребёнок как-то собрал всех : и мать , и отца , и её с мужем , и свекровь. Второй ... ну, что такое один ребёнок? Третий , четвёртый, пятый. Свекровь жужжала мужу про испорченную жизнь , придурковатость. Её мать вздыхала , ставила свечи за здравие. Она возилась с детьми , вспоминая последнего любовника , который мог подарить ей сказку. В самом деле , мог. Теперь у нее своя сказка. И вера. Она и не заметила , как молитвы , сестры и братья , какие-то странствующие проповедующие монахи стали интереснее, важнее прочего. Муж, занятый работой , не сразу понял , оценил происходящее. Да никто не понимал. Даже она сама. Куда делся блеск глаз , лёгкая улыбка , эта нарочитая скромность взгляда , на которую мужики клевали , как голодные караси. Платок , замотанный так туго , что не выбивается ни один волосок. Тёмное платье , колготки , растоптанные туфли на плоском ходу. Дальше -- больше. Пока не очнулась в психушке. Если постоянно пить таблетки , то жить можно. И дети уже не смотрят так настороженно. С мужем разошлись , конечно.
    Дети росли , она пристроилась в церковную лавку. Прежние знакомые сдержанно здороваюсь, оглядывая  стильную стрижку , дорогие шмотки , маникюр. Она отвечала то односложно , то живо. Боясь смотреть собеседнику в глаза : вдруг там , в глубине , увидят тоску по платку и тёмному платью. Вдруг.