Рубенс, «Охота на вепря»

[homoscript]

 

Рукою сильной, мышцею простертой, 
ладонью открытой повели остановить. 
Чуть наклони вперед, 
кивни кончиками пальцев — 
хватит, мол. 
Дай ему распороть эту свору песью, 
повисшую на щетине, 
отшвырнуть бревно, 
за которым прячутся мужики, 
ворочаются, поторапливаясь, 
кряжистые лодыжки упирают, 
выставляют длиннорогие шипастые вилы. 

Замрут собаки в прыжке, застынет выдох в трубе. 
Он лишь хотел опьяниться гнилой травою, 
настучать письмо вслепую по клавишам корневищ, 
по слою жухлых листьев туманом расправиться мощно, 
хлынуть, пролиться в лес ручьями темными томными. 

Позови санитаров, врачей, сиделок милосердных, 
знахарей, ворожей, шаманов камлающих 
с корпией паленой, йодом летучим. 

Тебе ли не знать, 
вынюхали, взвесили, отмеряли они — 
сердце его похоже на человечье, 
на их одряхлевшее. 
Они за сердцем его пришли, 
эти всадники, что ворвутся вот-вот 
с копьями, клинками, мушкетами, 
алебардами, арбалетами, стилетами, 
лезвием за спиной, заточкой, ложкой тупой, 
разогнутым крючком с заусенцем ржавым. 

Объясни им, что опоздали они, дураки. 
Пацан этот, под картиной спящий, 
с ангиной и жаром в градуснике под мышкой 
забрал его сердце, ну и что, что нечистое, 
зато о страхе забыло, смерти не знает — 
только такие побеждают. 

Не буди его, 
операция по вживлению прошла успешно: 
немного ярости, немного слез. 
Забрал он жестоковыйность веселую 
под наркозом боли горловой 
с фурацилином канареечным, прополисом на спирту, 
здесь, за перегородкой, где темно и тихо, 
где он один и все одному. 
Пару дней еще, и выйдет к ним.